В ПОИСКАХ МЛАДШЕГО БРАТА

В детстве Бадур был тощим угловатым мальчишкой, едва достигающим её плеча – Кахина не заметила, когда он начал превращаться в юношу, а затем – в мужчину. Для сестры он навсегда останется ребёнком, но те времена давно канули в лету – кроме блеклых воспоминаний, выцветших под палящим солнцем Саргаса ничего не осталось от тех дней, когда им приходилось есть, что придётся, и спать там, откуда не прогонят. Кахина вела его за руку по раскалённым улицам Нижнего города и защищала, как могла – теперь черёд Бадура брать на себя роль заступника.

История циклична, она имеет форму не линии, а круга: сестра и брат, разум и чувства, слово и сила, Библиотекарь и Страж. Пока девочка изучала древние тексты, впечатлительная и влюблённая в мир, собранный на страницах книг и папирусов, мальчик точил чужие мечи и копья – учился мало говорить, больше думать, и внимательно наблюдать. Бадур всегда знал, что культурная разница, языки, вера и территориальные условности не меняют сути – люди везде одни и те же. Он никогда не считал Кахину дурой, ведь именно благодаря сестре они оказались под защитой и опекой Хранителя. Бадуру нравились их очевидные различия – и нравилось слушать, как сестра доказывает его неправоту.

«То, что ты ищешь, тоже ищет тебя». В один из дней Хина посмотрела на него иначе: Бадур не увидел её глазах ни знакомой ласки, ни нежности, ни хотя бы наигранной сердитости. Пустой остекленелый взгляд был направлен куда-то сквозь, словно таких, как он, она уже видела – тысячу раз и в тысяче жизней. Капитан стражи всегда отмечал, что у Бадура хорошо развита интуиция: тогда ему было совершенно неясно, с чем связаны перемены в поведении Кахины, и почему сестра отдалилась от него, но отсутствие конкретики не помешало сделать правильный вывод: что бы она не искала – нашла, даже если хотела совершенно не этого.

В ту ночь Бадур схватил её за левую руку на выходе из ворот Библиотеки и сделал вид, что не заметил там клейма. Кахина глядела на него испуганного, как на чужого – как на свидетеля предательства, обвинителя и палача. Бадур не спрашивал, куда она идёт и зачем. Много лет назад сестра привела его в великую Библиотеку, ей же и уводить. Спасать от гибели снова, ведь история – всё ещё цикл.

дополнительно:

● Бадур и Кахина — уроженцы островного государства Сходор и последователи учений Великой библиотеки — огромного хранилища знаний о мире во всех его тонкостях;
● В Библиотеке процветал культ Дараса или Мнимого, который существовал на острове веками и сохранил своё влияние после прихода Семерых, но уже в тени. У Библиотеки был Хранитель, он же — глава. В основе культа лежало прорицание будущего и настоящего, анализ прошлого. Адепты занимались сохранением истории мира и следили за тем, как протекает реализация божественной воли, пришедшей ко всем причастным в видениях или гаданиях. Бадур об этих тонкостях не знал: его сестра стала Библиотекарем, а он — Стражем;
● По всему этому безобразию есть шпаргалки и заметки, которые я прописала. У всего мракобесия есть доступные и понятные референсы — не волнуйся, я помогу тебе с анкетой и разжую антураж образа. Бадур не из глупых, о многом он догадывался, но, в отличие от Кахины, никогда не тяготел к тайнам мироздания. Сестра живёт в страхе перед туманным будущим, а Бадур — человек сегодняшнего дня. Не свидетель чужой судьбы, а творец собственной;
● Кахина — это Луна. Она спокойная, вдумчивая, не самая решительная, скрытная. Бадур — Солнце. Он вспыльчивый, открытый, может быть одинаково заботлив, как тепло светила, дарующее жизнь всему вокруг, и опасен, как зной или засуха;
● Бадур — талантливый воин. Сказались годы службы Стражем при Библиотеке. Адепты говорили, что у него есть талант к дрессировке и вивисекции — оба эти ремесла его интересуют, в обоих он неплохо разбирается и, в отличие от Кахины, тяготеет не к безопасной теории, а к рисковой практике. В любом деле;
● Бадур очень нужен мне, чтобы раскрывать Кахину, как личность. Разница образов даёт прекрасную возможность для этого. Плюсом, мы сможем играть не только события нынешнего таймлана проекта, но и историю их прошлого, которое кануло в Пустоте;
● Если коротко по сюжету, то Кахина носит клеймо Мнимого и способна прорицать будущее. По идее, она не должна была вмешиваться в события мира — это основное правило культа. В 497 году Хина увидела сон, который не смогла проигнорировать, и отправилась на поиски ответов — вместе с братом. Их ждал долгий путь, но уже через год началась магическая катастрофа, и до Дагорта они едва успели добраться;
● Потом бомжевать пошли — а как ты хотел? Нас тут никто не ждал, а твоя сестра — треклятая еретичка, которая ловит приходы по воле языческого Бога, просыпается и исполняет вот это;
● Что будем играть? Неспешно поколупаем все, что захочется, но, как я и сказала, у нас интересный бэкграунд + скитания по Дагорту в порыве шизы прорицания. По настоящему смотреть придётся, что мы тут с тобой можем придумать. Уверена, справимся. Я не ограничиваю тебя в играх с остальными обитателями Дагорта, и Бадур может быть более, чем самостоятельной личностью, отдельной от Кахины. У меня, к тому же, была мысль, что в какой-то период времени они поссорились на Осте, и после этого каждый пошёл своей дорогой на какое-то время;
● Можешь получить клеймо по игре — думаю, это получится весело;
● Имя и возраст не меняются, а вот к предложениям вариантов на внешность я вполне открыта. Как ты понимаешь, у внешности должна быть тёмная кожа.

ХОЧУ УВИДЕТЬ БЛИК В ОТРАЖЕНИИ

[indent]Прошлое Мегары исчезло и стерлось, растворилось в лязганье кандалов на тонких детских запястьях. Она попала в рабство ребенком, жила среди каменных стен подвала в грязи и страхе. Маленький злобный зверек, рычащий и кусающийся каждый раз, как только "хозяйская" рука протягивала миску с едой. Знакомый холод и одиночество оборвались внезапно: где-то наверху кричали люди, но её никто не искал. Она пряталась, дрожа, цепляясь за стены, пока не увидела тень в проёме двери. Женщина в черном смотрела на неё, как смотрят на искалеченного пса: оценивающе, хищно, с интересом. А затем - протянула руку.
[indent]Собаке не нужна была доброта — только еда и команда, чтобы понимать, как жить дальше. Она училась с упорством раненого зверя: как бить так, чтобы было больно, как смотреть так, чтобы отводили взгляд. Как быть угрозой, а не жертвой. И главное — кого считать своим хозяином. Ту, что подняла её из грязи, выкормила, вырастила. Ту, что, наверное, могла бы убить её той же лёгкостью, с которой спасла.
[indent]Теперь она знает своё место. Стоять за плечом, охранять тишину. Её глаза — первое, что замечает тот, кто смеет поднять руку на её спасительницу. Они всегда холодны. Они всегда предупреждают. А если предупреждение не помогает — её клинок делает это за неё.

ХОЧУ УВИДЕТЬ КРАСНУЮ ШАПОЧКУ «НАОБОРОТ»

«Мама».

Когти щёлкают по древесной коре. Она видит как приоткрывается пасть с кривыми зубами, а голова, усеянная рогами-отростками и покрытая длинной, спутавшейся, немытой шерстью покачивается, словно баранья. Из сипения и рычания вырывается всего одно слово, хотя она не уверена, что пасть этого чудовища вообще способна извергать хоть какую-то человеческую речь. Ей хочется разрыдаться, когда чудовище смотрит на неё своими тёмными глазами-бусинами, и в глазах этих: нежность, любовь и голод.

Она молода и прекрасна. Многочисленные кавалеры жаждут получить её расположение, а другие — менее удачливые девушки — плюются за её спиной ядом. Ей хочется всего и сразу, а в уме она лелеет мечты о том, что может быть, однажды, её детям удастся породниться с королевской семьёй. Несмело она думает и о том, что и ей самой удастся нечто подобное, но когда она встречает лорда Сайласа Лундина — старшего сына графа Лундина — то все эти мечты сами собой уходят на задний план.

Её любовь не знает ни границ, ни рамок. А в тот момент, когда Сайлас отвечает ей взаимностью, она понимает, что не была так счастлива ещё со времён самого раннего детства. Она выходит замуж с улыбкой на устах, понимая, что ей несказанно повезло: ведь в отличие от множества других знатных девушек она получила возможность заключить брак не по расчету, а по любви. Она собирается одарить Сайласа множеством детей, чтобы его род множился и рос. Она мечтает, чтобы её многочисленные дети возвеличили дом Лундин.

Она гладит свой увеличившийся живот ладонью и мысленно готовится к родам. Они с Сайласом договариваются, что назовут первенца Аланом, если это будет мальчик или Эльзой, если всё-таки родится девочка. Она счастлива, хоть и отчаянно боится материнства, и молится всем богам о том, чтобы её ребёнок родился чудовищно здоровым. Вот только не Семеро откликаются на её мольбу.

Безлунной ночью, когда серые облака провисают над землей, почти задевая шпили замка, она чувствует боль. Поначалу ей кажется, что это схватки — крайне преждевременные, судя по всему — но через какое-то время боль начинает стихать и тело её успокаивается. И тогда она чувствует: чувствует что способна на вещи, о которых раньше ей было жутко даже помыслить.

Она чувствует, как плод шевелится в утробе и всю её охватывает необъяснимый ужас, скорбное понимание: то, что она носит в своём чреве не должно появиться на свет.

Этот страх мучает её несколько недель, покуда наконец не приходит срок. А когда повитухи извлекают это из неё, её захлёстывает воем и криками. Всем, кто видел этот плод запрещено о нём говорить — но говорят они не потому, что послушны запрету, а потому что свято верят, что тогда на них падёт проклятие. Такое же, как — по их мнению — постигло её.

Она возвращается в родной дом — опустошённая, тихая и несчастная. Она прячет своё стремительно растущее дитя в сторожке во владениях своей семьи, в глубине леса. Она приходит к нему время от времени, захлёбываясь страхом и рыданиями, чувствуя, что её новая госпожа — Сущность — не даст оборвать эту связь.

«Мама» — изрекает огромное чудовище, не способное ни на что кроме этих нескольких слогов. И она понимает, что ему не хочется ничего так сильно, как отведать её плоти.

ХОЧУ УВИДЕТЬ СМИРЕНИЕ

Он занёс клинок над своим первым дезертиром, когда ему было десять. Мать вложила клинок ему в руки и сказала, что он должен сделать это — убить человека. Она говорила, что таковы законы Севера и что так должно, а рукоять в его руках ходила ходуном, будто он был листом в осенний шторм. Всю дорогу домой его тошнило, но урок он усвоил: если не ради того, чтобы заслужить уважение своих будущих подданных, то хотя бы ради одобрения матери.

Она говорила, что он слишком похож на своего отца: то же лицо, те же глаза, те же каштановые волосы, завивающиеся в кудри. Ему повезло — или нет? — унаследовать от своего отца и характер, и стремления. Он обожал путешествовать с отцом или матерью на оружейные мануфактуры, а к восьми мог сам собрать ружьё, имея инструкции лишь в своей памяти. Его отца называли гением, первопроходцем в оружейном деле — хотя с годами тот растерял былую страсть.

Должно быть, сказалось то, что у него почти не оставалось времени творить. Его отцу нужно было контролировать бесперебойную работу мануфактур, а то оружие, что он конструировал, предназначалось для производства «на поток». В юношестве, когда он доказал свою состоятельность в вопросах инженерного мастерства, ему стали поручать заказы — те, что их дом выполнял для других аристократов в частном порядке. Раньше этим ведал его отец, но поняв, что он вполне может справиться и с чертежами, и с выбором материалов, и со сборкой, тот ограничился лишь проверкой результата — контролировал, чтобы вышедшее из-под его рук оружие соответствовало стандартам дома.

Он знал, что мать в его отношении сожалела о многом (пусть и искренне его любила), но больше прочего — он это чувствовал — ей не нравилось, что он вырос таким же податливым, как отец. Он никогда не мог с ней спорить, так и не научился быть настоящим лидером, так и не добился того, чтобы его боялись. И даже тогда, когда кто-то падал на колени в ужасе, то был ужас не перед ним самим, а перед монументальной фигурой его матери, высящейся за его плечом.

Он стыдился того, что она никогда не позволяла себе произнести, что разочарована им. Она говорила: «ничего родной, я разберусь» и перед рассветом её вооружённый отряд выезжал за крепостные стены, чтобы разобраться со всей грязной работой. В настоящем бою, тет-а-тет со смертью его ждала только погибель, потому что богом он был лишь в стенах кузни.

Он провожал её и встречал, он облегчённо вздыхал, когда она брала на себя переговоры. То было истинным малодушием, но он был рад, что на его долю выпадает ровно столько работы, сколько он сможет осилить. И глядя на то как его мать стареет он начал задумываться о том, что же станет, если в один день они предадут её тело огню. Кто тогда прикроет его спину? Кто будет держать их земли в железном кулаке?